– За что ты так ненавидишь ее?.. – спросила я – не думая, впрочем, дождаться ответа.

Но мальчик услышал. Улыбка сползла с его лица, а дьявольски-зеленые глаза холодно уставились на меня.

– Потому что она живая – а я нет! – крикнул он. И зашелся в совершенно детской истерике: – это нечестно! Нечестно, нечестно! Мама хотела назвать меня Карлом, в честь дедушки, и я должен был стать наследником. Я – а не она! Почему все ей?! Игрушки, пони, куклы, мама – все ей! И ты – ей! Это нечестно!..

– Нечестно… – согласилась я.

И со всей очевидностью вдруг поняла, что этот мальчик – нерожденный сын Георга фон Гирса и его жены. Она была беременна, вдобавок ко всему.

– Нечестно, – повторила я совершенно осознанно. – Тебе должно было достаться все то же самое, что и Наде. Но ведь тебя больше нет…

И мальчик вдруг успокоился.

Я не ждала этого, но он как будто осознал что-то. Его лицо из плаксивого и озлобленного сделалось вдруг совершенно детским – и потерянным.

– Тебя больше нет, – произнесла я уже через силу, с невыразимой жалостью. – И ты должен уйти.

Он кивнул. Потом вскинул на меня просящие глаза:

– А ты уйдешь со мной? Надя говорила, ты добрая, и с тобой весело.

– Я не могу… – вконец растерялась я. – И, потом, у тебя уже есть мама.

Лицо мальчика снова искривилось злобой – совершенно потусторонней, нечеловеческой:

– Моя мама не хочет идти со мной! А если ты не уйдешь, то и я не уйду – я буду мучить ее всегда! Всегда! Всегда!..

Через всю комнату мальчишка бросился с зажавшейся в угол маленькой Наде и, что есть мочи, дернул ее за волосы… истошный Надин крик – это последнее, что я помнила, прежде чем белый туман рассеялся.

* * *

– Надя… – прошептала я опомнившись.

Но девочки поблизости уже не было. Я словно приходила в себя после глубокого сна. Как через слой ваты я слышала голоса – горячо спорили где-то двое братьев, Гриша и Георг. Я даже различала их силуэты в глубине комнаты.

Но они были далеко, а я лежала на мягкой широкой постели, и над моей головой в синем небе резвились озорные нимфа и сатир. Вовсе не сразу я сообразила, что лежу на кровати Любови фон Гирс.

А у изголовья, крепко сцепив красивые длинные пальцы, с немым укором стояла Вера. Подбородок ее был горделиво вскинут, а глаза недобро наблюдали за мной. Она была единственной, кто заметил, что я очнулась – но мужчин не позвала.

– Интересно, ваша сестра была такой же гордячкой? – хрипло спросила я и попыталась сесть. – Кажется, вы во всем на нее похожи. Нарочно, что ли, копируете…

Я сказала это, не ожидая услышать ответа. Просто так сказала: как и обычно, мой ум заметно отставал от языка.

А Вера растерялась.

Сжала пальцы так, что ногти впились в кожу. Опасливо оглянулась на мужчин: не услышали ли?

– Я… мы… мы близнецы. Да, мы близнецы.

Она тяжело сглотнула и вновь вскинула подбородок.

Говорила она хоть и неуверенно, но громко, не таясь – а мужчины почему-то ее не слышали.

Вера была странной сегодня – еще более странной, чем обычно. Глаза, только что злые, уже были на мокром месте; и этот потерянный, опасливый взгляд.

Странным было даже ее присутствие в этой комнате. Да и в этом доме.

Ее сестры уже шесть лет, как нет в живых – как только духу у фон Гирса хватило оставить здесь Веру после всего? Мне и раньше это казалось необычным, а теперь, зная, как сильно сестры похожи… Барон ведь ненавидит свою мертвую жену. Ненавидит так же горячо и яростно – как любит ее. Нет, он не потерпел бы в своем доме полную ее копию… не потерпел бы.

Что-то здесь не так.

Я вновь вскинула взгляд на Веру – та смотрела на меня. Просящее, с мольбой… Что она от меня хочет?!

– Марго! Слава богу, ты очнулась!

Это Гриша заметил, наконец, что я пришла в себя, и в два шага оказался рядом.

– Мы нашли тебя без сознания у двери в комнату. Что произошло?

Георг не очень-то охотно, но тоже приблизился. Некогда красивое его лицо сильно портил теперь здоровенный кровоподтек под левым глазом – новогодний подарок Гриши.

Впрочем, я это отметила лишь краем сознания – я торопилась задать так взволновавший меня вопрос:

– Почему?.. Я не понимаю: Вера так похожа на вашу жену – почему вы позволили ей остаться?

– Что? – Георг недобро прищурился, и я увидела, как заходили желваки на его шее. – Что ты сказала?

Растерялся на секунду и Гриша. Но быстро взял меня под локоть и помог подняться:

– Марго, идем, ты еще не в себе…

– Но… Вера… почему вы молчите? Хоть вы скажите что-нибудь!

Но Вера только смотрела и смотрела на меня с мольбой.

– Вон из моего дома! – вдруг гаркнул фон Гирс. – Убирайтесь оба! Чтоб ноги вашей здесь не было!

В буйстве он снес с места стул – и тот, хотя пролетел в сантиметре от Веры, ее не потревожил. Я только теперь сообразила, что на нее Георг даже не смотрит. И Гриша не нее не смотрит. Веры здесь словно не было.

Или же ее в самом деле здесь нет….

Как того мальчика, которого вижу только я. Я, которая умею видеть живое в неживом…

– Не говори ему… – дрожащим голосом попросила Вера. Из глаз ее ручьем текли слезы. – Не говори моему мужу, что я здесь. Умоляю, не говори… он не выдержит.

– Кто вас убил?

Враз онемевший язык с трудом меня слушался. Георг, не видя свою мертвую жену, кричал и бесновался, а Гриша терпеливо тащил меня к дверям. Но я, как завороженная, все оглядывалась на Веру и понимала, что это единственный мой шанс задать этот вопрос.

– Я не знаю… – сквозь слезы ответила она. – Я ничего не помню. Мне было страшно и темно. Я знала, что умираю – и больше всего на свете не хотела этого. Я не хотела бросать Георга и Надю. Пусть так, как теперь, но я хотела быть с ними. Я только этого и хотела…

Смутно помню, как той ночью я вернулась домой. На квартиру Якова, точнее. Меня трясло как в лихорадке, и, если бы не Гриша, я, наверное, так и сидела бы до утра в каком-то сугробе.

Хоть сколько-нибудь пришла в себя я только в хорошо знакомой гостиной, глядя на тлеющие в камине угли. Решив, что меня трясет от холода, Гриша подбросил еще поленьев – но потом недобро встал напротив меня.

– Что там произошло? Рассказывай, – решительно потребовал он. – С какой еще Верой ты разговаривала? Что за шутки?!

Я разговаривала с призраком. С мертвым человеком. Все эти два месяца.

Мои зубы снова застучали, и я, не зная куда себя деть, порывисто встала – крепко прижалась к Грише. Если он оттолкнет меня сейчас, разозлится за все недомолвки и уйдет, то я умру от страха… Точно умру!